– Моррель, – сказал он ему, – сегодня для меня прекрасный день, потому что я почувствовал, что такой человек, как вы, любит меня. Здравствуйте, Эмманюель. Так вы едете со мной, Максимилиан?
– Конечно! Неужели вы могли в этом сомневаться?
– А если я не прав…
– Я видел всю вчерашнюю сцену, я всю ночь вспоминал ваше самообладание, и я сказал себе, что, если только можно верить человеческому лицу, правда на вашей стороне.
– Но ведь Альбер ваш друг.
– Просто знакомый.
– Вы с ним познакомились в тот же день, что со мной?
– Да, это верно; но вы сами видите, если бы вы не сказали об этом сейчас, я бы и не вспомнил.
– Благодарю вас, Моррель.
И граф позвонил.
– Вели отнести это к моему нотариусу, – сказал он тотчас же явившемуся Али. – Это мое завещание, Моррель. После моей смерти вы с ним ознакомитесь.
– После вашей смерти? – воскликнул Моррель. – Что это значит?
– Надо все предусмотреть, мой друг. Но что вы делали вчера вечером, когда мы расстались?
– Я отправился к Тортони и застал там, как и рассчитывал, Бошана и Шато-Рено. Сознаюсь вам, что я их разыскивал.
– Зачем же, раз все уже было условлено?
– Послушайте, граф, дуэль серьезная и неизбежная.
– Разве вы в этом сомневались?
– Нет. Оскорбление было нанесено публично, и все уже говорят о нем.
– Так что же?
– Я надеялся уговорить их выбрать другое оружие, заменить пистолет шпагой. Пуля слепа.
– Вам это удалось? – быстро спросил Монте-Кристо с едва уловимой искрой надежды.
– Нет, потому что всем известно, как вы владеете шпагой.
– Вот как! Кто же меня выдал?
– Учителя фехтования, которых вы превзошли.
– И вы потерпели неудачу?
– Они наотрез отказались.
– Моррель, – сказал граф, – вы когда-нибудь видели, как я стреляю из пистолета?
– Никогда.
– Так посмотрите, время у нас есть.
Монте-Кристо взял пистолеты, которые держал в руках, когда вошла Мерседес, и, приклеив туза треф к доске, он четырьмя выстрелами последовательно пробил три листа и ножку трилистника.
При каждом выстреле Моррель все больше бледнел.
Он рассмотрел пули, которыми Монте-Кристо проделал это чудо, и увидел, что они не больше крупных дробинок.
– Это страшно, – сказал он, – взгляните, Эмманюель!
Затем он повернулся к Монте-Кристо.
– Граф, – сказал он, – ради всего святого, не убивайте Альбера! Ведь у несчастного юноши есть мать!
– Это верно, – сказал Монте-Кристо, – а у меня ее нет.
Эти слова он произнес таким тоном, что Моррель содрогнулся.
– Ведь оскорбленный – вы.
– Разумеется; но что вы этим хотите сказать?
– Это значит, что вы стреляете первый.
– Я стреляю первый?
– Да, я этого добился, или, вернее, потребовал; мы уже достаточно сделали им уступок, и им пришлось согласиться.
– А расстояние?
– Двадцать шагов.
На губах графа мелькнула страшная улыбка.
– Моррель, – сказал он, – не забудьте того, чему сейчас были свидетелем.
– Вот почему, – сказал Моррель, – я только и надеюсь на то, что ваше волнение спасет Альбера.
– Мое волнение? – спросил Монте-Кристо.
– Или ваше великодушие, мой друг; зная, что вы стреляете без промаха, я могу сказать вам то, что было бы смешно говорить другому.
– А именно?
– Попадите ему в руку или еще куда-нибудь, но не убивайте его.
– Слушайте, Моррель, что я вам скажу, – отвечал граф, – вам незачем уговаривать меня пощадить Морсера; Морсер будет пощажен, и даже так, что спокойно отправится со своими друзьями домой, тогда как я…
– Тогда как вы?..
– А это дело другое, меня понесут на носилках.
– Что вы говорите, граф! – вне себя воскликнул Максимилиан.
– Да, дорогой Моррель, Морсер меня убьет.
Моррель смотрел на графа в полном недоумении.
– Что с вами произошло этой ночью, граф?
– То, что произошло с Брутом накануне сражения при Филиппах: я увидел призрак.
– И?..
– И этот призрак сказал мне, что я достаточно жил на этом свете.
Максимилиан и Эмманюель обменялись взглядом; Монте-Кристо вынул часы.
– Едем, – сказал он, – пять минут восьмого, а дуэль назначена ровно в восемь.
Проходя по коридору, Монте-Кристо остановился у одной из дверей, и Максимилиану и Эмманюелю, которые, не желая быть нескромными, прошли немного вперед, показалось, что они слышат рыдание и ответный вздох.
Экипаж был уже подан; Монте-Кристо сел вместе со своими секундантами.
Ровно в восемь они были на условленном месте.
– Вот мы и приехали, – сказал Моррель, высовываясь в окно кареты, – и притом первые.
– Прошу прощения, сударь, – сказал Батистен, сопровождавший своего хозяина, – но мне кажется, что вон там под деревьями стоит экипаж.
Монте-Кристо легко выпрыгнул из кареты и подал руку Эмманюелю и Максимилиану, чтобы помочь им выйти.
Максимилиан удержал руку графа в своих.
– Слава богу, – сказал он, – такая рука должна быть у человека, который, в сознании своей правоты, спокойно ставит на карту свою жизнь.
– В самом деле, – сказал Эмманюель, – вон там прогуливаются какие-то молодые люди и, по-видимому, кого-то ждут.
Монте-Кристо отвел Морреля на несколько шагов в сторону.
– Максимилиан, – спросил он, – свободно ли ваше сердце?
Моррель изумленно взглянул на Монте-Кристо.
– Я не жду от вас признания, дорогой друг, я просто спрашиваю; ответьте мне, да или нет; это все, о чем я вас прошу.
– Я люблю, граф.
– Сильно любите?
– Больше жизни.
– Еще одной надеждой меньше, – сказал Монте-Кристо со вздохом. – Бедная Гайде.
– Право, граф, – воскликнул Моррель, – если бы я вас меньше знал, я мог бы подумать, что вы малодушны.