Альбер проводил мать в ее комнаты, тотчас же заказал себе ванну и лошадей, а выйдя из рук камердинера, велел отвезти себя на Елисейские поля, к графу Монте-Кристо.
Граф принял его со своей обычной улыбкой. Странная вещь: невозможно было хоть сколько-нибудь продвинуться вперед в сердце или уме этого человека. Всякий, кто пытался, если можно так выразиться, насильно войти в его душу, наталкивался на непреодолимую стену.
Морсер, который кинулся к нему с распростертыми объятиями, увидев его, невольно опустил руки и, несмотря на приветливую улыбку графа, осмелился только на рукопожатие.
Со своей стороны, Монте-Кристо, как всегда, только дотронулся до его руки, не пожав ее.
– Ну, вот и я, дорогой граф, – сказал Альбер.
– Добро пожаловать.
– Я приехал только час тому назад.
– Из Дьеппа?
– Из Трепора.
– Ах да, верно.
– И мой первый визит – к вам.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказал Монте-Кристо таким же безразличным тоном, как сказал бы любую другую фразу.
– Ну, скажите, что нового?
– Что нового? И вы спрашиваете об этом у меня, у приезжего?
– Вы меня не поняли; я хотел спросить, сделали ли вы что-нибудь для меня?
– Разве вы мне что-нибудь поручали? – спросил Монте-Кристо, изображая беспокойство.
– Да ну же, не притворяйтесь равнодушным, – сказал Альбер. – Говорят, что существует симпатическая связь, которая действует на расстоянии; так вот, в Трепоре я ощутил такой электрический ток; может быть, вы ничего не сделали для меня, но, во всяком случае, думали обо мне.
– Это возможно, – сказал Монте-Кристо. – Я в самом деле думал о вас, но магнетический ток, коего я был проводником, действовал, признаюсь, помимо моей воли.
– Разве? Расскажите, как это было.
– Очень просто. У меня обедал Данглар.
– Это я знаю; ведь мы с матушкой для того и уехали, чтобы избежать встречи с ним.
– Но он обедал в обществе Андреа Кавальканти.
– Вашего итальянского князя?
– Не надо преувеличивать. Андреа называет себя всего только виконтом.
– Называет себя?
– Вот именно.
– Так он не виконт?
– Откуда мне знать? Он сам себя так называет, так его называю я, так его называют другие, – разве это не все равно, как если бы он в самом деле был виконтом?
– Оригинальные мысли вы высказываете! Итак?
– Что итак?
– У вас обедал Данглар?
– Да.
– И ваш виконт Андреа Кавальканти?
– Виконт Андреа Кавальканти, маркиз – его отец, госпожа Данглар, Вильфор с женой, очаровательные молодые люди – Дебрэ, Максимилиан Моррель и… кто же еще? Постойте… ах да, Шато-Рено.
– Говорили обо мне?
– Ни слова.
– Тем хуже.
– Почему? Вы ведь, кажется, сами хотели, чтобы о вас забыли, – вот ваше желание и исполнилось.
– Дорогой граф, если обо мне не говорили, то, стало быть, обо мне много думали, а это приводит меня в отчаяние.
– Не все ли вам равно, раз мадемуазель Данглар не была в числе тех, кто о вас там думал? Да, впрочем, она могла думать о вас у себя дома.
– О, на этот счет я спокоен; а если она и думала обо мне, то в том же духе, как я о ней.
– Какая трогательная симпатия! – сказал граф. – Значит, вы друг друга ненавидите?
– Видите ли, – сказал Морсер, – если бы мадемуазель Данглар была способна снизойти к мучениям, которых я, впрочем, из-за нее не испытываю, и вознаградить меня за них, не считаясь с брачными условиями, о которых договорились наши семьи, то я был бы в восторге. Короче говоря, я считаю, что из мадемуазель Данглар вышла бы очаровательная любовница, но в роли жены, черт возьми…
– Недурного вы мнения о своей будущей жене, – сказал, смеясь, Монте-Кристо.
– Ну да, это немного грубо сказано, конечно, но зато верно. А эту мечту нельзя претворить в жизнь, и для того, чтобы достичь известной цели, необходимо, чтобы мадемуазель Данглар стала моей женой, то есть жила вместе со мной, думала рядом со мной, пела рядом со мной, занималась музыкой и писала стихи в десяти шагах от меня, и все это в течение всей моей жизни. От всего этого я прихожу в ужас. С любовницей можно расстаться, но жена, черт возьми, это другое дело, с нею вы связаны навсегда, вблизи или на расстоянии, безразлично. А быть вечно связанным с мадемуазель Данглар, даже на расстоянии, об этом и подумать страшно.
– На вас не угодишь, виконт.
– Да, потому что я часто мечтаю о невозможном.
– О чем же это?
– Найти такую жену, какую нашел мой отец.
Монте-Кристо побледнел и взглянул на Альбера, играя парой великолепных пистолетов и быстро щелкая их курками.
– Так ваш отец очень счастлив? – спросил он.
– Вы знаете, какого я мнения о моей матери, граф: она ангел. Посмотрите на нее: она все еще прекрасна, умна, как всегда, добрее, чем когда-либо. Мы только что были в Трепоре; обычно для сына сопровождать мать – значит оказать ей снисходительную любезность или отбыть тяжелую повинность; я же провел наедине с ней четыре дня, и, скажу вам, я чувствую себя счастливее, свежее, поэтичнее, чем если бы я возил в Трепор королеву Маб или Титанию.
– Такое совершенство может привести в отчаяние; слушая вас, не на шутку захочешь остаться холостяком.
– В этом все дело, – продолжал Альбер. – Зная, что на свете существует безупречная женщина, я не стремлюсь жениться на мадемуазель Данглар. Замечали вы когда-нибудь, какими яркими красками наделяет наш эгоизм все, что нам принадлежит? Бриллиант, который играл в витрине у Марле или Фоссена, делается еще прекраснее, когда он становится нашим. Но если вы убедитесь, что есть другой, еще более чистой воды, а вам придется всегда носить худший, то, право, это пытка!